Хозяин был не рад своим гостям. Большая и громкая компания, известная не иначе как Кабаны, бушевала в усадьбе Ферн и близлежащих окрестностях, предпочитая отдавать всё своё время веселью, алкоголю и поиску девок. За время своего нахождения в усадьбе, они успели убить одного стражника, попытавшегося помешать пробраться незваным гостям в винный погреб. Вино, столь рьяно охранявшееся когда-то молодым пареньком, имя которого хозяин, конечно же не знал, было истинным сокровищем этого дома. Туссентские, урожая когда родилась хозяйская дочь, светловолосая и тоненькая словно тростинка девица, так похожая большими карие глазами на покойную матушку. Метиннские, реданские, темерские и многие- многие другие. Хозяин искренне ценил вино и никогда не позволял дешевым бутылкам попасть в свой погреб. Но гости, пылкие нравом, не ценили то, что было дорого другим. Они поселились в главной зале, сдвинули кушетки, развалили подушки, достали из погреба лучшие вина и к большому ужасу хозяина, не смаковали, не ценили те амброзии, что попали к ним в руки. Бутылки падали, гремели, красная жидкость текла по полу, пачкая чьи-то штаны и рубахи… терпеть это было невозможно.
Набравшись храбрости, он все-таки решил - есть грань всему дозволенному. А говорить об этой самой грани стоило никому иному, как атаману. Высокому, статному, тому самому фон Эвереку, имя которого успело обрасти погаными слухами, очернившими когда-то знаменитый род. Он прекрасно знал, что род всегда занимался грабежами, предпочитая честному труду наживаться на бедах других, но никогда бы не подумал, что ему доведется воочию увидеть живого представителя этого рода.
Поправляя запачканные очки и воротник рубахи, хозяин дома успел дать напутствие дочери, что сидела в одной из комнат усадьбы под несколькими замками. Не выходить, не выпихивать даже свой маленький и миниатюрный носик! Покуда в доме звери – сидеть ей в комнате, забитой книгами и старым хламом, который уже несколько зим они хотели продать или выбросить на худой конец. Дочь перечить отцу никак не смела. Она и так провинилась, хотя не хотела идти по тому пути, который приготовил ей родной папенька. Но, как он говорил, брюхатая она никому не нужна, тем более от проходимца, который представился ведьмаком. Где такое было видано?! Дочь купца, чье имя звенит в Реданских городах, носит бастарда от ведьмака, который, как казалось, вообще на ведьмака-то и похож не был. Его не интересовало, что кровиночка желала оставить ребёнка. Ей было не важно чей он. Хоть от бандита. Это был её ребенок, чье сердцебиение она уже ощущала, когда прикладывала маленькие ухоженные ручки к совсем не округлявшемуся животику. 
В гостиной зале их было не много. Трое, два рослых мужика и одна женщина, что материлась словно сапожник, рассказывая похабную шутку, развалились близ камина. На полу вокруг них лежали подушки, одеяла, шкуры – словно бы звери свили себе гнездо. Они смеялись… нет, они ржали, запрокидывая голову и вновь пили его вино. Туссентское. То, что он подарил своей жене, пока она еще была жива.
Руки хозяина задрожали от злости, взгляд метнулся в сторону и приметил атамана. Тот стоял около одной из стен, где висела копия картины Ван Рога «Звёздная ночь над Понтаром». Его руки были сцеплены за спиной, сам атаман напряжен как струна, а глаза внимательно изучали полотно.
– Это не оригинал, – атаман качнулся на месте, немного склоняя голову в бок. – Подделка, которой стоит растапливать камин.
– Позвольте, милсдарь, оригинал «Звездной ночи над Понтаром» был куплен на аукционе в Новиграде какое-то время назад и найти его сейчас невозможно. Да, это копия. Но очень точная!
Хозяин чуть ли не поднял в возмущении голос, но своевременно остановился. Это был его дом, но сейчас власти он не имел никакой в родных стенах. Она была вся в руках фон Эверека.
– Тот кто ценит искусство никогда не опустится до этих набросков. Копии. Они теряют душу, что была вложена в работу творца. А это, – взмахом руки он указал на холст, – позор.
Ольгерд наконец оторвался от картины и развернулся на каблуках сапог. Его взгляд оценивающе скользнул по хозяину усадьбы. В воздухе всего на мгновение повисла тишина, пока вдруг не разорвалась от дикого смеха пьющих у камина Кабанов.
– Хотел узнать, как долго мы будем желанными гостями в твоём доме? Не долго, пару дней и отправимся в путь.
– Да... Нет, милсдарь, вы можете гостить зедсь солько пожелаете! Я только лишь… хотел уточнить, каковы шансы пригласить в мой дом лекаря, чтобы тот добрался цел и и здоров? – мужчина кашлянул, потому как задел очень живой для него вопрос. – Моей дочери нужна помощь.
Конечно, всей правды хозяин не раскрывал. Дочери лекарь если бы и был нужен, то только для того, чтобы услышать «здоровее девушек просто не бывает». Нет, хозяину нужна была травница, алхимик, которую он хотел пригласить в свой дом относительно недавно. Та должна была привезти настой, что избавил бы его от позора, который дочь молчаливо оберегала. Но травники и алхимики последнее время были красной тряпкой для Охотников на ведьм. Поэтому он любезно звал её "лекарем".
– Так позови за лекарем. У тебя людей нет или что? Кабаны не курьеры.
– Нет-нет… просто мне бы хотелось, чтобы… лекарь добрался до усадьбы живым. И целым.
– Киф! – вдруг гаркнул Ольгерд, отдаляясь от хозяина усадьбы к софе, что стояла неподалеку от камина. – Отправляйся… куда?
– В таверну, в таверну.
– В таверну, что мы недавно проезжали. Найди там лекаря. Как звать?
– Не знаю, милсдарь Ольгерд… говорили, что лекарь - девушка, стройная, красивая, волосы у нее темные.
Атаман раздражено вздохнул.
– Найди близкую по описанию, она должна была навестить дочь господина Ротте. Поспрашивай и привези её сюда. Без каких-либо лишних телодвижений. Целая, здоровая.
Киф, немного разочарованный в том, что его оторвали от прекрасного времяпровождения у камина, выслушал Ольгерда и кивнул, приговаривая, что задание будет выполнено более чем точно и быстро. Забили каблуки по полу, хлопнула дверь и хозяин склонил голову в благодарственном поклоне. Атаман отмахнулся от него, присаживаясь на софу и в задумчивом молчании прикрыл глаза, задирая голову к потолку, наконец-то находя удобное положение для отдыха.

[icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/17/1c/212-1763389411.png[/icon][lz]<br><hr><br><a href="https://witcher.rusff.me/viewtopic.php?id=818#p57877" target= blank><b>АНКЕТА ПЕРСОНАЖА</b></a><br><a href="https://witcher.rusff.me/viewtopic.php?id=818#p57945" target= blank><b>ХРОНОЛОГИЯ ЭПИЗОДОВ</b></a><br><br><hr><br>[/lz]

Отредактировано Ольгерд фон Эверек (2022-08-10 23:48:18)

Его задело это «произведение искусства».
Обрамленная в красивую резную раму, написанная маслом одной из теплых августовских ночей её мягкой рукой. Он хорошо помнил тот день, ведь именно тогда она испачкалась синей краской, приговаривая, что рисовать небо не так просто, как кажется… эта картина нервировала. Пусть копия. Пусть не такая яркая, живая, насыщенная, но это не был оригинал. Он видел его, начиная от пустого холста и заканчивая красивой размашистой подписью в самом левом нижднем углу картины "Ван Рог".
Это было так давно.
Но он хорошо помнил.
Её картины никогда не ценили, пусть она и скрывалась под своим любимым псевдонимом Ван Рог. Говорили, что эти творения не оживали. Не задевали душу. А она никогда не унывала, всегда задорно улыбалась и готовила новые холсты.
Атаман приложил холодные пальцы ко лбу, прикрывая глаза и гневясь на самого себя.
— Ольгерд! Впился в картину глазищами, понравилась что ль? Заберем её с собой, проблемы ж нет! — Адель ухмыльнулась пухлыми губами очень зло.
— Я же не спрашивал твоего мнения, Адель. Кажется, даже не выражал ни малейшей толики интереса.
Раздражённо избавив себя от расспросов и глупых шуток, которые обязательно последовали бы за предложением прибрать к рукам это «чудо искусства», фон Эверек убедился в том, что Адель поняла посыл и не рискнула убеждать, давить или доказывать всю прелесть предложенной идеи. Ольгерд оценил бы это рвение только в том случае, если не считал бы всех Кабанов пьяницами и гуляками. Пусть каждый из них являлся представителем к дворянской крови, но не было в них этой утонченности, способности шире мыслить и рассуждать. Каждому из Кабанов требовался лишь алкоголь, пару убийств в неделю и хорошо бы девку под руку, что усмирит гнев в нужную минуту. Чему Ольгерд все-таки удивлялся, так это преданности всех гуляк. Даже после тех событий, о которых он хотел бы забыть, но никак не мог.
Белоголовый ведьмак любезно предоставил ему право жить. И первое время он был искренне рад твой свободе, которую обрёл.
Но разве это можно было назвать жизнью? После всего, что он совершил? Нет, потому как даже сам дворянин понимал - его должна была ждать только смерть. Как бы фон Эверек не вёл себя отчасти безразлично, но этой таинственной фигуры в темном балахоне с косой наперевес он всё так же панически боялся. Как тогда, так и сейчас. Даже спустя столько лет с каменным сердцем его пугала мысль о том, что когда-то придется ощутить тот сковывающий всё тело страх и жуткий, пробирающих до самого сердца холод.
И что теперь? Трусливый и жалкий, он ощущал весь бешенный вихрь прожитого. Всю палитру эмоций до каждого маленького нерва. Его глупость, эгоистичность и наглость стали причиной смерти двух дорогих ему людей. Брата он предал в надежде на будущее с Ирис. Но Ирис…
Внезапно в комнату ворвался запах спелых яблок. Он лениво поднял голову, потому как не услышал ни скрипа дверных петель, ни громких шагов и увидел, наконец, женщину. Она действительно была красива, как и описывал этот ленивый, толстый Ротте, поднявший своё состояние лишь на том, что подставлял практически всех с кем торговал. Возможно, именно сегодня Ротте не соврал впервые за свою жизнь.
— Что ж, и кому здесь нужна помощь лекаря?
Её голос рассек так внезапно навалившуюся тишину. Даже гуляки у камина повернули свои головы, чтобы рассмотреть новоприбывших. Киф, стоявший рядом женщиной, в нетерпении указал гостье на лестницу, призывая подняться на второй этаж и там уже встретиться с хозяином усадьбы. Ольгерд же молча переключил внимание вновь к картине. Чертовой картине, что никак не давала покоя.
— Поднимайтесь, милочка, толстозадый ждет наверху. Там и девка его, он к ней вас просил, — всё тот же Киф вызвался ответить на вопрос, видя, что атаману проблемы пациентов и лекарей были совершенно не интересны.
Ольгерд же в действительности хранил молчание. Но в один момент, когда под ногами гостьи скрипнула половица, поднял руку в небрежном жесте.
— Когда закончите с отпрыском Ротта, я бы хотел самую толику Вашего профессионального внимания, — он ставил её перед фактом, ведь это не было предложением, где был выбор.
Потому как в голове мелькнул маленький огонёк надежды.
В мире столько возможностей. От запретной магии, до чудодейственных эликсиров. В этом мире существовали чудовища, чародеи, призраки. Ольгерд был хорошо знаком с потаённой частью, прекрасно понимал, что практически не существует невозможного. Но попадать в ловушку вновь не желал, хотя мечтал о том, чтобы забыть часть своей жизни. Потому что Ольгерд фон Эверек был трусом.
«Звёздная ночь над Понтаром» насмехалась над ним. Наконец-то он это понял.

К тому моменту, как гостья дома, затребованная самим Ротте, вернулась на первый этаж, Ольгерд восседал в главной зале совершенно один. Кабанов он отправил подальше: кто ушел на улицу, кто предпочел ретироваться в соседние комнаты, а кто-то и вовсе гремел бутылками в погребе, выискивая жемчужины в коллекции хозяина дома. Уставший, он поднял взгляд к девушке и небрежным взмахом руки пригласил её сесть на свободную кушетку, что стояла по левую сторону от атамана.
— Что для вас искусство, милсдарыня? — спокойно поинтересовался Ольгерд, кивком головы указывая на злосчастную картину на стене. — Обычно магия искусства заключается в том, что смотря на картину, скульптуру или любой другой способ самовыражения художника, простой зритель должен ощущать что-то в глубине души.
Он вопросительно изогнул бровь, выражая большую заинтересованность в заданном вопросе.
— Кто-то ощущает легкость, видя мягкие, воздушные мазки масляной краски. Кто-то задумывается над вопросами о вечном – любви, мире, жизни в целом. Некоторые с головой впадают в безумие. А другие и вовсе ощущают пустоту, не в силах увидеть потаённого смысла в чужих творениях.
Его взгляд вновь прицепился к холсту на стене.
— Это не оригинал, к большому сожалению. Видно, что другая рука писала этот… — атаман замолчал, потому как не считал правильным выражаться грубо в обществе женщин. — Эту подделку. Здесь не заложен никакой смысл, нет потаённых идей… но все-таки, что для вас искусство?
Он говорил настолько устало, лениво и безразлично, что сам удивился своему голосу. Не смотря на этот тон и усталость, его интересовал ответ, потому как по отношению человека к искусству можно было понять куда больше, чем следовало. Конечно, ответ темноволосой каким бы ни был, не изменил бы самого смысла, а также причины по которой сейчас она не выдвигалась обратно в таверну или куда-то ещё, где её могли ждать. Ольгерд не отказывался от изначально заложенной мысли и всё еще преследовал маленькую попытку унять те гнусные чувства, что с каждым днем всё больше и больше раздирали душу.
Смешно, ведь за эту душу от держался по последнего.
А как оказалось, оно того не стоило.
— Если Вас смущает моя компания или пугает то, что Реданская вольная компания обросла слухами о том, что они – простые разбойники, не стоит пугаться. Ложь может развеять по миру любой завистник или хвастун, — Ольгерд ухмыльнулся. — Вас никто не тронет. Как и дочь Ротте никто не тронул.
Хотя хотели. Когда они заявились во двор усадьбы, поднимая пыль и оставляя лошадей, некоторые из Кабанов зло и холодно ржали, планируя в различных позах, вариациях и делах «облагородить» дочь лживого купца. Но никто не посмел тронуть её и пальцем, даже взглянуть на этого маленького, понурого лебедя, которого увидел Ольгерд, заходя в дом. Он запретил. Сказал об этом единожды и никто не посмел перечить.
Кабаны были пьяницами и гуляками, но никогда не выступали против установленных Ольгердом правил.
— Адель! — вдруг гаркнул атаман, слыша шаги в соседней комнате. — Принеси вина гостье! И быстро, потому как ожидание – это трата чужого времени.
За стеной послышались шаги и недовольное бормотание. Адель, высокая, крупная женщина по силе лишь немного уступавшая любому мужику, посмотрела на лекаря и вздохнула. Взгляд её темных глаз был полон недовольства, но не смотря на внутренние переживания и мысли, она направилась в погреб и там принялась искать вино, достойное гостя атамана. Самую пыльную бутылку, ведь именно такие были на вес золота.
Атаман же раскинул руки, ухватился за спинку кушетки и вновь вернулся к лекарю.
— Какого рода Вы профессионал в своём деле? Для Вас привычны зелья, алхимия?
Он спрашивал это так легко, будто не отдавал никакого отчета охотникам за ведьмами. Ольгерд прекрасно знал, что творится в мире, понимал что такие вопросы граничат с безумием, но… разве может быть ещё больше безумия в его жизни?
— Не стоит пугаться. Здесь нет охотников. Здесь нет тех, кто сдаст кого-либо охотникам. Хотя я и подданый Его Величества, а также большой «патриот», — он усмехнулся, — но мне не интересна беготня за чародеями и теми, кто хоть малую толику соображает в магии. Какой бы гнусной она не была.
Оглядываясь на прошлое, Ольгерд в принципе тоже мог бы гореть на костре. Его увлечения гоэтией были известны только ему самому, рассказывать об этом всем и каждому он не стремился. Потому как не был идиотом.

Её ответ, описавший отношение к искусству, ничуть не разочаровал атамана. Он понимающе кивнул, считая тему исчерпанной, потому как получив желаемое составил своё понимание о том, какой именно человек перед ним сидит. Пусть кому-то это и могло бы показаться совершенной глупостью, но порой так просто было понять, какого сорта собеседник составляет компанию в общении, ответив об искусстве. Одни порой юлили и пытались набить себе цену, рассуждая совершенно неправильно или говоря обрывистыми фразами, услышанными от ценителей. Другие открыто врали. А вот те, кто имел хоть малую толику уважения не сколько к самому искусству, сколько к заданному вопросу, старались быть честны и открыты. Не каждый мог описать само понимание творчества, ведь собеседница так верно заметила – для каждого оно значит нечто больше и несет в себе свои тонкости.
Теперь уже убежденный, что перед ним точно не сидит обычная девка с деревни, Ольгерд не счёл нужным перебивать её. Отчасти было приятно наконец услышать взвешенную и правильную речь, которая строилась не сколько на доверии, сколько на уважении к своему собеседнику. О доверии здесь не могло быть и речи. Никакой идиот не станет доверять все свои тайны первому попавшемуся на встрече незнакомцу или незнакомке. Возможно, именно поэтому оба были аккуратны в своих изречениях.
А вот представление при появлении в комнате Адели его позабавило. Действия лекаря, что вне сомнений была красива и притягивала к себе взгляд, вызвали у него ухмылку. Покрасневшая от злости Адель, поспешившая сбежать в погреб, видимо, впервые встретила на пути столь женственную особу.
Между тем диалог подбирался к более важным деталям. Отбросив все мелочи, атаман внимательно смотрел на темноволосую красавицу и слушал. Жаль, что его не интересовали зелья, способные решить мелкие житейские проблемы. Было бы куда проще.
— Прекрасно, что у Вас за плечами такой внушительный опыт работы. И я благодарен за проявленное доверие, — Ольгерд провел рукой по лбу, выдыхая. — Работа с «врагами», как Вы выразились, меня не смутит. Как всегда – важен результат, не правда ли?
Он улыбнулся уголками губ, предпочитая уколоть самого себя таким сравнением. Кому, как не фон Эвереку, знать каковыми бывают результаты и большое желание круто посвятить себя тому, что истинно важно? Именно этот ненормальный интерес привел его к ситуации, когда, смотря на самую простую копию картины, в нём закипала злость на самого себя. Это тяжелое бремя «результатов» не давало покоя. Каждый день был похож на предыдущий и каждый день он всё больше и больше ощущал весь спектр негативных эмоций, который пролетал по нему как табун лошадей.
Раздавленный, разбитый и чертовски усталый, он не мог насладиться жизнью. Призраки прошлого постоянно напоминали о себе. Даже здесь, в чертовом доме Ротте он зацепился за эту картину, оригинал которой был написан руками Ирис. И какой был смысл бежать от сделки, если душа словно горела от принятых решений?
— Есть ли возможность притупить воспоминания? При помощи зелий, отваров, трав? — он небрежно махнул рукой.
И только было он хотел продолжить, как послышались шаги. Атаман раздраженно перевел взгляд и увидел Адель, бодро шедшую в его сторону. На стол перед собеседниками грохнули две бутылки пыльного вина. Ольгерду было достаточно всего одним взглядом выпроводить женщину вон. После того как вновь хлопнула дверь и в помещении осталась темноволосая красавица с атаманом, он поднялся с места и прошел к столу близ камина, где стояли кубки, бокалы и рюмки.
— Я говорил о воспоминаниях, верно? — Ольгерд пристально изучил посуду, небрежно откинул в сторону некоторую из них, даже не обращая внимание на вылитые остатки вина на пол. — Сразу дополню – меня не интересуют моральные истории о том, что какие бы не были воспоминания, они остаются всё теми же воспоминаниями и в целом являются частью жизни. Мириться с ними у меня нет желания.
Несколько рюмок упали со стола и покатились по полу. Фон Эверек же, наконец найдя чистый и подходящий бокал, вернулся к кушетке и ловко откупорил одну бутылку.
— Даже если у Вас аллергия на алкоголь или боязнь ощутить головную боль ранним утром – не стоит отказываться. Редко когда выпадает оказия попробовать Туссентское розовое урожая 1237 года, — он протянул бокал темноволосой. — По крайней мере за это воспоминание стыдно никогда не будет.

Отредактировано Ольгерд фон Эверек (2022-08-22 01:47:13)

Конечно, она не нашла ни одного безвредного способа это сделать. Ольгерд был не удивлен. Пристально всматриваясь в глаза лекаря, он присел на кушетку напротив, оставляя бутылку с вином в руке.
- Что я пробовал? – он повторил заданный вопрос, словно бы изучал его вкус и пытался понять, как правильнее будет ответить.
Ольгерд пробовал достаточно. Первые несколько дней ощущал себя свободным, радовался тому снежному кому ощущений, которые нахлынули на него в один миг. Он чувствовал все: счастье, радость, заботу, боль утраты, вину, но при этом даже не задумывался над тем, что будет ждать его несколько дней спустя. После опьяненного состояния атаман медленно перебирался на сторону полнейшей безысходности. А началось всё со снов. Ему постоянно снилась Ирис. В том мире он видел ее другую… она была монстром. Озлобленным, кровожадным и переполненным печали. Он не выносил этих снов, просыпался в холодном поту, но не испуганный. Разбитый.
Потому что так и не смог найти в себе силы вернуться в поместье и хотя бы встать над могилой, произнести несколько слов. Попросить прощения.
Осмотрев бутылку вина, Ольгерд приметил несколько неглубоких царапин на стекле.
- Алкоголь и шлюхи, - он наконец ответил, вкладывая в голос лень и разочарование. – Что ещё можно опробовать, когда в голове творится туман? Наркотики мне не интересны.
Атаман вообще довольно скверно относился к таким прелестям. Видел, как ведут себя Кабаны, накидавшись фисштехом или дыша сладким ароматом дурманящих трав. Его это не интересовало, не вызывало никакого задора. Скорее смешило, ведь порой люди вели себя слишком… безбашенно. Для чего нужны наркотики, если такое поведение может быть даже с ясной головой?
А женщина вновь заговорила. Ольгерд поднял взгляд, следя за тем, как она пьет вино, а бокал постепенно пустеет. Он поднял бутылку, ударил горлышком о стекло и после громкого звона наполнил его вином. В этот раз налил больше, чем следовало по этикету.
- С хорошими чародеями и магией лучше не связываться, - чуть ли не зло бросил атаман. – Магия, какой бы дурманящей не казалась, всегда тянет за собой проблемы. Безграничная сила, возможности. Они чреваты такими последствиями, вспоминая о которых жизнь уже не кажется слишком уж интересной и чудной.
Монотонно изъясняясь, мужчина поставил бутылку с вином на пол, близ ножек кушетки. Затем поднялся и вернулся к столу, где совсем недавно устроил небольшие разрушения. Среди опрокинутых рюмок, разлитого алкоголя, нашлась бутылка крепкого махакамского спирта. Ольгерд поднял ее, тряхнул в руке и убедился, что выпивка еще оставалась. Пусть не полная, но ему хватит.
Вновь разворачиваясь к собеседнице, он продолжил:
- Разговоры схожи с чародейскими фокусами, не считаете? Слышали о такой интересной фразе как «магия слова»? Бросив случайную фразу можно обидеть, разозлить. Или же растрогать, испугать, рассмешить. Словом можно сделать больнее, чем оружием. Словом можно разбить несколько жизней.
Атаман вновь присел на кушетку, опрокидывая бутылку и делая несколько уверенных глотков. Спирт оказался отменный, посему он зажмурился, задержал дыхание и спустя мгновение выдохнул. Аккуратно, словно боясь обжечься.
Между тем собеседница ловко сменила тему, возвращаясь к дочери купца. Ольгерд вопросительно изогнул бровь.
- Для чего? Хотите воссоединить влюбленных? – он усмехнулся, считая это совершенной глупостью, хотя понимал, что истинная цель далека от совершенства.

Отредактировано Ольгерд фон Эверек (2022-10-02 02:14:32)

Ольгерд задумчиво посмотрел на лекаря и ухмыльнулся. Отчасти ему было совершенно все равно, с какой целью женщина планировала найти несчастного героя-любовника, потому как дела Ротте и всей его семейки фон Эверека не то чтобы не волновали. Ему было совершенно плевать с кем трахалась его дочь, для чего, с кем бы ей надо было свершить «великое таинство», чтобы отец был доволен и прочее и прочее. Но безвозмездная помощь - это не работа Кабанов.
В утомительном молчании он вновь отпил из бутылки спирт, выдерживая паузу. Алкоголь дурманил, приятное тепло разбредалось по телу. Но он не помогал так, как хотелось бы. Тепло мысли из головы не выкидывало.
- Не повлияют, - атаман тряхнул бутылкой, - но Кабаны – не курьеры. По крайней мере я должен знать, какая именно цель перед ними будет поставлена. Хотите осчастливить отца – значит это голова, к чему тащить лишнее? Хотите же обрадовать дочь – живой и целый. Понимаете, какая колоссальная разница в озвученной просьбе?
К слову о Кабанах. Уж больно тихо они вели себя в соседних комнатах. Прикидывая возможные варианты, Ольгерд остановился на двух возможных: или нажратые вдрызг, или же греют уши. Хотя последнее могло увенчаться потерей последних.
- Но тем не менее, я не для этого озвучил просьбу задержаться.
Несколько раздраженно подметил Ольгерд, вновь цепляясь взглядом к картине.
- Вам нужно знать больше, чтобы знать какие открываются возможности?
Этот вопрос не требовал ответа. Атаман это словно нутром чуял. Потому что такие вещи всегда заставляли выговариваться. Он прекрасно помнил посещение профессора Шезлока, которому пришлось вываливать все подробности сделки с Господином Зеркало. И как же чертовски противно и неприятно было делиться такими сокровенными глупостями. Ольгерд не хотел вновь ощущать на себе эти обвиняющие взгляды, которые кричали, какой он бестолковый, глупый и беспощадный. Но с другой стороны попытки исправить что-то – это не бездействие.
- В моей жизни было свершено достаточно ошибок. Постыдных. Гадких. Таких, которые я хотел бы… нет, забывать о них я не хочу, - он поднял голову, задумчиво потирая лоб. – Да. Моя цель – притупить воспоминания, чтобы они не рвали на части. Чтобы засыпая, на меня не наваливалось чувство вины. Чтобы мне не снились призраки прошлого, которые постоянно насмехаются надо мной, не давая отпустить то, что было.
Ольгерд вновь выпил. Алкоголь помогал говорить.
- Все предложенные Вами варианты испробованы. Но с магией у меня нет желания связываться. Она была причиной. И я не хочу, чтобы она была решением.
Атаман тактично умолчал о том, что причина в принципе – это он сам и его желания.
Пока ещё женщине, сидевшей напротив, он не доверял. Раскидываться всеми правдами он не собирался, потому пытался до последнего оттягивать этот момент.

- Благородство? – Ольгерд вопросительно изогнул бровь, внимательно смотря в глаза собеседнице. – Нет. Не вижу я в ваших глазах никакого благородства.
В её глазах он видел что-то другое… знакомое. Казалось бы, что во всем большим мире вдруг встретились два человека, которые натворили в своей жизни слишком многое. И теперь не понимали, как с этим жить дальше так, чтобы каждый день не был хуже предыдущего. Если Ольгерд знал свои ошибки, то вот догадаться до свершённых ошибок женщины не мог. Не было у него дара ясновиденья.
Но и проявить бестактность атаман тоже не мог себе позволить. В конце концов, он всё еще был дворянином и предпочитал с гостями обходиться так, как полагалось по закону. Ни упреков, ни лишнего смущения.
Громко свистнув, он дождался пока из соседней комнаты вышло несколько из кабанов. Адель благоразумно разбавила компанию нажратых мужчин и, поправляя пояс, надеялась на то, что гостью наконец-то можно выпроводить из помещения.
- Госпожа попросила об услуге, которую потребуется выполнить. Найти ухажера дочки, привести сюда.
- Целиком штоль?
- Целиком и полностью. Только так, чтобы Ротте не видел. Заприте его в погребе, - Ольгерд лениво отмахнулся от Кабанов, считая, что сказал достаточно.
Адель заметно изменилась в лице и, казалось бы, немного опечалилась поставленной задаче. Её холодный взгляд буровил гостью атамана, проклиная и желая пропасть, провалиться, исчезнуть. Но не все желания могут исполняться.
Оно и было к лучшему.
Когда Кабаны покинули помещение и хлопнули дверью, в доме стало значительно тише. Где-то наверху слышался плачь дочери хозяина дома, которая заливала своими слезами не первую подушку. То ли от счастья, то ли от горя. Ольгерда её плачь раздражал. Он сжал кулаки, прикрыл глаза и выдохнул, пытаясь забыться, отстраниться от этого.
И отчасти ему помогла собеседница. Она продолжила разговор. Женщина была честна, но так же как и атаман старалась огибать все подробности, обобщая и не делая акцента на определенные моменты. Ольгерд понимал её. Очень хорошо понимал. И поэтому слушал не перебивая.
- Считайте оказанную услугу в поисках обрюхатившего купеческую дочь… моей попыткой отвлечься от груза памяти. Разбавить окружение чем-то посторонним. Протянуть руку помощи, сделать кому-то лучше, - атаман лениво улыбнулся. – Или хуже. Зачастую все наши попытки направить жизнь в новое русло оборачиваются не самым прекрасным результатом. А ведь мы даже не задумываемся об этом. Не можем представить, насколько бывает коварна судьба.
Ольгерд вновь поднял с пола бутылку вина и наполнил протянутый бокал.
- Знаете, что может случиться? Мы вкладываем в попытку помочь двум несчастным любовникам нечто… доброе. Желаем им счастья, надеемся, что они отчасти наладят свою жизнь. Будут они жить-поживать и добра наживать. Но так ли это? Может случиться так, что возлюбленный девчонки начнет ее избивать. А она не сможет уйти, потому как её желание и мысли о лучшей жизни никак не пересекались с реальностью. И так чудесная сказка станет самым большим разочарованием, ведь никаких «жили долго и счастливо» не бывает.
Опуская бутылку, атаман пожал плечами. И искренне удивился, насколько просто и легко проговорил всё сказанное.
- Что же дело до попыток избавиться от тени прошлого… думаю, вы пробовали пить так, чтобы на следующий день не помнить ничего? Пробовали забываться в любовных утехах? Пытались поменять жизнь, отказаться, скажем, от привычного дела и опробовать себя в чем-то новом? Пытались сварить универсальный настой?
Фон Эверек ухмыльнулся, поднимая взгляд к картине.
- Ничего не поможет, милсдарыня. И все мои попытки всегда заканчивались только провалом. Все, что нас окружает, будоражит воспоминания. Жизнь не простая штука. Хотя жить, чувствовать и ощущать – куда лучше, чем существовать с каменным сердцем. Поверьте. Могу предложить напиться. Откупорить все лучшие вина Ротте. На одну ночь, но воспоминания угаснут. Пусть и вернутся на утро в компании с больной головой.
Ольгерд ухмыльнулся. А вот через пару мгновений в комнату спустились Кабаны вместе с хозяином дома. Тот причитал, орал, ругался, угрожал, но даже не смотря на попытки сопротивляться, все-таки был уведен в погреб. Кабаны, порой перешучиваясь и угрожая Ротте, советовали ему пересчитать все бутылки в погребе и к концу гуляния рассказать, сколько же было выжрало казенной выпивки. Ротте верещал, злился и орал, а под конец уже открыто угрожал атаману и его компании. Ольгерд же внимания не обращал. До Ротте дело дойдет потом.

Отредактировано Ольгерд фон Эверек (2022-10-27 15:18:10)

Для Ольгерда было большим удивлением услышать столь полный и красочный рассказ от лекаря. Он не перебивал, слушал, порой отвлекаясь на изучение картины или окружения. А порой делал большие, долгие глотки горячительного алкоголя, закрывая глаза от горечи, что обжигала горло.
Может, они были похожи. В чем-то.
Она, если говорить открыто и честно, просрала свою жизнь.
Ольгерд, можно было даже не сомневаться, тоже просрал всю свою жизнь, при этом согнав в могилу близких сердцу людей. Обманом и хитростью, при этом прикрываясь какими-то сомнительными желаниями. Вечная жизнь. В счастье и благополучии.
«Брехня», уверенно подумал Ольгерд, оставляя бутылку в сторону и поднимая взгляд к гостье. Она смотрела на него, не боясь, не сомневаясь. Смелая, вызывающая. Такая, словно бы вкусившая жизнь во всех ее хреновых смыслах и теперь уже не страшившаяся ничего и никого. Потому как всё самое страшное уже было пережито. А порой это страшное напоминало о себе. Обычно в тишине. Когда мы остается один на один сами с собой, погружаясь в размышления и воспоминания о былом.
Слово за слово, но она произнесла фразу о том, что выбрала бы каменное сердце. Ольгерд ухмыльнулся, слыша в этой фразе далеко не насмешку… скорее непонимание или же самую простую недосказанность.
- Вы никогда бы не захотели иметь каменное сердце. Это как жить без искренних чувств. Ни страха. Ни радости. Ни удивления. Ничего. Простое, бесполезное, бесцельное существование с целью найти что-нибудь, что сможет оживить или отрезвить это застывшее сердце. Что-то, что даст хоть маленькую толику эмоции. Злость, радость, негодование, грусть.
Ольгерд потер виски рукой, припоминая, как теряя каменное сердце, он ощутил жуткую боль в груди, словно бы к нему приложили горящий факел.
- Мы с вами в полной жопе, знаете, да?
Атаман устало улыбнулся, находя во всей этой ситуации что-то комичное. Жутко комичное, грустное, ведь люди сами своими руками ломали всё окружение, превращали каждую секунду жизни в кучу навоза, считая, что обязательно смогут ее разгрести и очистить.
- Когда-то давно я был влюблён в прекраснейшую девушку, красота которой была… неописуема. Она – маленькое сокровище дворянской семьи, девушка с именем, не только с высоким статусом. Нежная, словно бы самый прекрасный цветок, но при этом у неё было исключительное чувство юмора, такта… и она знала самые похабные песни, которые даже для моих ушей казались невероятными.
Он ухмыльнулся, припоминая Ирис.
- Казалось бы, история начиналась как чудесная сказка. Влюбленный дворянин, добившийся её внимания, открывшийся ей и все-таки сумевший заинтересовать. Все это переросло в любовь, радость, улыбки на лицах. И всего за одном мгновение было потеряно. Всё мое состояние, все мои счета, сокровища, все чего добилась моя семья было потеряно. Дворянин, у которого ничего кроме имени не оставалось. Неудивительно, что семья моей благоверной спешно отказалась от всех планов на свадьбу? Ох, как же я был зол…
Ольгерд задумчиво потер щеку.
- Я сделал то, что сделал бы любой мужик на моем месте. Пошел в ближайшую таверну и предпочел там нажраться, считая, что самое время смешать себя окончательно со всей грязью. Потерявший состояние, очернивший имя семьи и лишившийся последнего лучика счастья в жизни. О, чудо ли, что я таверне будучи нажратым практически до беспамятства я встретился с человеком, чье имя мне хотелось бы забыть навсегда? Он предложил мне удивительную сделку… всего-то моя душа в обмен на мои желания. Я посчитал себя слишком умным. Думал, что смогу обмануть это создание и заполучить все, о чем только мечтал просто подписав какой-то несчастный договор. Моя душа в обмен на вечную жизнь, на богатства и конечно же на возлюбленную, с которой мы и проведем эту вечность вместе.
Отпив еще немного из бутылки, Ольгерд на мгновение замолчал.
- Ценой этого договора стара жизнь моего брата. Я отдал его, чтобы исполнились мои желания. Я убил любимого человека, чтобы добиться желаемого. Его душа в обмен на желания. И ведь в какой-то момент все было идеально. Мы сыграли свадьбу. Переехали в поместье. Жили. Радовались. Любили. Как самые счастливые люди. Но потом… со временем… моё сердце стало затвердевать. Я не чувствовал. Потерял все. В моей жизни не осталось ни любви, ни страха, ни стремления… каждый день ты просто существуешь чтобы… просто чтобы что-то. Чтобы поймать самую толику эмоций.
Моя жена возненавидела меня. А я даже не чувствовал любви. Только знал о том, что должен ее любить. Мои попытки всё исправить были пустыми. Год за годом все катилось в бездну. И эта бездна стала моим новым домом. Без чувств. Без ярких эмоций. Так прошли годы. Пока на горизонте не появился один ведьмак. Его усилиями моя душа оказалась спасена. До сих пор не могу понять, оказал ли он мне услугу или же хотел таким образом подчеркнуть, насколько я прогнивший человек? Я живу с чувством вины. За брата. За Ирис. За глупость. За наглость. За то, что посмел решать чью-то судьбу.
Ольгерд покачал головой.
- Возможно, мы схожи в… как вы сказали? «Просто разрушаю все, к чему прикасаюсь»? После того как сердце мое перестало быть каменным я хотел наладить жизнь, исправить ее, вернуться к делам поместья, вести честно дела, быть дворянином и прочее-прочее. Но… - атаман махнул рукой, описывая то ли помещение, то ли все вообще, что окружало его, - невозможно начинать всё с самого начала, когда жизнь разрушена до самого основания.
Он не юлил. Атаман и вправду не смог начать всё с чистого листа, как когда-то сказал ведьмаку. Эти жалкие попытки вылились в один большой ком неудач, пусть свое состояние он пока еще не умудрился растерять. Но фон Эверек вернулся к тому, что умел лучше всего – грабить, убивать и управлять Кабанами.
Этой жизни он был достоен.
И если же его убьет шальная стрела, ворье, мстительный кмет – значит так и должно быть.
- Что же, пусть хотя бы у девицы сложится жизнь, - Ольгерд приподнял бутылку, словно бы говоря не самый удачный тост в жизни. – В этом вы, возможно, правы. Выпьем? За все неудачи. И за жизнь, которую мы сами создали своими руками.
Однако в одно мгновение атаман вдруг замер, одернул бутылку на себя и добавил чуть погодя.
- Если когда-нибудь вам встретится человек под именем Господин Зеркало или же Гюнтер О'Дим... бегите от него. Не верьте улыбкам. Не верьте сладким речам, обещаниям и сказкам, которые зальют в ваши уши, обещая исправить всё плохое в жизни. Бегите от него. Потому что это все - ложь. И жизнь, которую вам пообещают, сославшись на желания, станет еще хуже, только вот сделать с этим ничего не выйдет.

Отредактировано Ольгерд фон Эверек (2022-12-22 00:09:53)

Рассказ девушки звучал словно бы ядреная смесь садизма. Ольгерд в принципе понимал ее, точнее ему не нужно было представлять себя на ее месте или же еще какие-то там глупости. Его решения принимались исключительно трезвой, свежей и не затемненной никакой магией головой. Её решения были также трезвы, обдуманны… возможно обдуманны… но тем не менее, эти решения принимались сердцем.
Их никто не заставлял травить свою жизнь, вырубать ее под корень, сжигать все что оставалось и после – сидеть в неизвестном никому доме какого-то там богатого барона, пить чужое вино и крепкий алкоголь, прислушиваясь к треску поленьев в камине и рассказывать совершенно незнакомому человеку как же именно им хреново живется теперь, после свершенных ошибок. Но, говорят, выговариваться помогает.
Хотя тот, кто это сказал, был конченным идиотом.
Ольгерд отпил из бутылки, примечая опустошенный бокал собеседницы. Спеша исправить ситуацию, он попытался было найти вино, которое она пила ранее, но бутылка оказалась безнадежно потеряна. Зато водка, которую атаман поставил заранее близ софы, отлично подошла бы на смену легкого алкоголя. И под столь душещипательные рассказы. Молча, даже без вопроса подойдет ли замена, Ольгерд протянул бутылку, откупорив ее.
Это был… не лучший напиток. Но крепкий. И дурманящий.
- Мы находимся в большой яме самобичевания. И оно не приносит ни исцеления, ни вдохновения жить дальше. Удивительно замкнутый круг, который не разорвать. Какая досада.
С сарказмом произнося последнюю фразу, атаман вновь выпил алкоголя, ощущая как легко и просто туманится голова. Это чувство не было бодрящим или же вдохновляющим на какие-то глупости, шутки, простые приятные мелочи. Скорее наоборот, он ощущал как еще больше его утягивает та тьма, которая так глубоко засела в сердце, зажигаясь вместе с факелом там, в Святилище Лилвани.
Но атаман слушал. Не перебивал, порой понимающе кивал. До определенного момента.
Поднимая тяжелый взгляд к собеседнице, он прищурился. Хотел было переспросить, что именно она спросила, но не стал. Такие вопросы звучал уверенно. И при этом как бы… невзначай.
- Вы пытаетесь подобраться к тому, что решит все проблемы в Вашей жизни, считая, что она в принципе не стоит ничего? Только бы исправить то, что было сделано? – он задумчиво повертел бутылку в руке, стирая пальцами остатки пыли. – Практически идеальный кандидат в игры Гюнтера.
На лице Ольгерда мелькнула ухмылка.
- Я чертовски боялся и боюсь смерти. Боюсь того, что моя душа будет… у кого-то в руках. Каждый день после исполнения договора мне казалось, что даже после смерти вокруг меня будет крутиться груз вины, боли и страдания, которое я принес родным. А что если душу, которую утянуло что-то демоническое, используют для еще больших бед? Даже для тех, ради кого мы готовы пожертвовать собой?
Он посмотрел девушке в глаза.
- Но Вы его не заинтересуете, - Ольгерд улыбнулся, наконец-то понимая чуть больше. – Нет-нет-нет, Вы совершенно его не заинтересуете. Договор где Ваша душа перейдёт в использование этого существа не будет таким, какой он должен быть. Полным страдания. Боли. Трагедии.
Хотя отчасти он мог и ошибаться. Зная как работают все эти «договора», пожелания темноволосой могли бы преобразоваться в нечто куда более гнилое, гадкое и постыдное, нежели чем было так, как сейчас.
Такова правда жизни.
И ее подлость.

Он тоже не знал, стоит ей оскорбиться или же принять всё озвученное как добрый знак. Хитрые сплетения жизни познать всегда сложно. То, что кому-то может показаться доброй вестью, для других может стать самой тяжелой новостью. Люди, нелюди, да и любое создание, что способно было думать и чувствовать – все принимало по-своему.
Поэтому Ольгерд фон Эверек не ответил. Лишь пожал плечами, спокойно набирая полную грудь воздуха. А когда женщина продолжила говорить, понимающе кивнул.
- Порой внешность бывает обманчива, - его рука дрогнула в небрежном жесте. – Визуально хрупкие люди могут оказаться крепче, чем камень. Важно не то, что мы видим глазами. Важно то, что таится внутри. В глубине души. В самом сердце.
Медленно проронив каждое слово, так, словно бы пробуя на вкус, Ольгерд перевел взгляд к камину, где разгорался огонь. Язычки пламени танцевали неистовые танцы, сухие поленья трещали, скрипели. Огонь завораживал. Успокаивал. И заставлял задуматься о чем-то… самом сокровенном.
Он позволил себе такую оказию. Провалился в мысли, забывая о повисшей тишине.
Какой шанс в этой жизни, что два совершенно незнакомых друг другу человека способны открыть самые темные уголки своей души? Те, что они так тщательно скрывают от мира, прячут как можно глубже, даже порой от самих себя. Такая встреча – случайность. Смешная прихоть жизни. Но от чего-то она казалась необходимой.
И раз выпадала такая оказия, ею стоило пользоваться.
Ольгерд отвел взгляд от камина. Вновь вернулся к женщине, прислушиваясь к словам, что затрагивали тему ошибок. Он не смог сдержать ухмылки, прекрасно понимая, что и в его жизни была всего одна большая ошибка.
- Некоторые умы нашего мира, те, что предпочитают восседать за книжками и философствовать о чем-то высоком, любят приговаривать, что каждая ошибка – это возможность вынести урок. На будущее.
Атаман повернул головой из стороны в сторону, разминая шею.
- И самые жестокие уроки, которые мы выносим из своих же действий, должны влиять на нас исключительно положительно. Но почему-то никто из этих «светлых умов» не соглашается с тем, что порой ошибки невозможно исправить, а потому, из них невозможно вынести никаких познаний. Лишь призыв к самобичеванию. А что касается сравнения с размазней… - Ольгерд ухмыльнулся. – Вероятно, таковой вы стали, если бы решили повеситься где-нибудь в сарае, прежде стянув веревку у плотника.
Он тщательно скрывал тот факт, что сам считал себя размазней. Но не из-за того, что хотел лишиться жизни, когда пришло осознание, после вереницы счастья и ощущения тяжелого, горячего сердца в груди. А из-за того, что боялся лишить себя этой самой жизни.
Но делиться большим Ольгерд не стал. Да и к тому времени, как он возжелал вновь что-то произнести, в дверь громко постучали. За стуком она распахнулась, а в помещение уверенным шагом ввалились кабаны. Счастливые и пьяные, они провели к атаману и его собеседнице мальчишку. Он испуганно оглядывался, хлопал ресницами, тщательно стараясь сохранять спокойствие. Но дрожь в теле, а также поза, в которой он остановился, выдавали его настроение с ног до головы. Сгорбленный, осунувшийся…
- Милсдарыня озвучивала желание? – один из кабанов, что улыбался и сверкал черной дырой в зубах, упер руки в бока. – Исполнили в лучшем виде. Целый и практически невредимый. Пытался сбежать, как имя свое услышал.
Ольгерд осмотрел избранника дочери Ротте. А затем перевел взгляд к темноволосой женщине, указывая раскрытой ладонью на исполненную просьбу.

Он не ожидал, что темноволосая женщина все-таки приоткроет завесу тайны и позволит себе оказию рассыпаться перед ним столь значительными подробностями, что терзали её глубоко внутри. Каждое слово, каждый вздох или смешок атаман выслушивал с совершенным безразличием во взгляде, лениво посматривая в слабо трепыхающийся огонек. С этими подробностями он мог себе позволить сложить более подробную картину, мог, вероятно, ощутить что-то близкое. Но показывать этого Ольгерд фон Эверек себе не позволил.
Они были похожи.
Оба свершили достаточно ошибок. Расплачивались за них бессовестно долго, тяжело, но при этом старались сбежать. Иногда в их головах мелькали светлые мысли, переполненные надеждой на что-то иное, но так ли правдивы эти мысли были?
Атаман усмехнулся. Лениво выставил руку в сторону и потянулся, считая излишним давать глубокий комментарий, что подчеркнет, насколько он понимает желания незнакомой женщины. Ему бы, вероятно, тоже хотелось вновь перестать что-то чувствовать.
Потому что любое чувство, будь то любовь, сожаление, ненависть или злость - приносили лишь разочарование.
И иначе быть не могло.
[indent=1,0]- Порой мы не можем доверить свои секреты никому из живущих, - атаман сделался серьезным. Даже слишком.
Его взгляд сделался совершенно пустым. Ведь секреты порой нельзя было доверить даже мертвым. Он так и не сказал правды Витольду. Так и не смог пересилить себя, чтобы признаться в том, что сделал.
Потому что доверить свои секреты мы не можем никому из живущих или живших когда-то. Секреты, что съедали душу, разум и тело, требовалось хранить ближе к себе. Перебирать их, ощупывать, ощущать палитру тысячи разных эмоций.
Но никому нельзя их доверить.
Возможно, она не слышала его сухой и скупой фразы. К тому моменту осунувшийся мальчишка, что смотрел на женщину большими испуганными глазами, слушал наставление. Его плечи тряслись с каждым новым словом всё сильнее. Ноги, как видел Ольгерд, подкашивались. Он готов был дать голову на отсечение (какая ирония), что этот бравый герой любовник вот-вот упадет в обморок.
Но он выстоял. Под натиском наставлений и указаний. Даже нашёл в себе силы выпрямиться и смотреть глаза в глаза той, что так спокойно восседала перед ним. Атаман видел, как затряслись руки парнишки. И, казалось, приметил мелькнувший в его глаза огонек, полный… счастья?
“Какая глупость”, небрежно обронил про себя атаман.

Когда топот мальчишеских сапог легким эхом раздался на втором этаже, Кабаны, грохочущие и болтливые, вновь скрылись в глубинах дома. В главной комнате, где так и восседали женщина и атаман, слышалось лишь постукивание поленьев.
Но первым молчание прервал Ольгерд.
[indent=1,0]- Считаете, что поступили правильно? Вам стало… легче?
Он бросил вопросительный взгляд к темноволосой.

Потому как жизнь весьма сурова. Предназначение весьма сурово.
Никто не мог предугадать, будут ли эти два птенчика счастливы, выслушивая крики ребёнка глубокими ночами. Никто не мог предугадать, не угаснут ли их стремления создавать что-то вместе, идя рука об руку всю жизнь. Никто не мог сказать, не поднимет ли этот трясущийся от страха мальчика руку на свою избранницу. Точно также никто не мог сказать, не сбежит ли она от него спустя время к отцу, заливаясь слезами от чувства вины и печали.

Печали, что так часто рождается из-за любви.

Согласиться с тем, что маленькая шалость была весёлой, Ольгерд не мог. Он лишь пожал плечами, а после отвел усталый взгляд в сторону, вновь упираясь в очертания до боли знакомой картины. «Звездная ночь над Понтаром» вновь пестрила своей наглостью. Жалкая, никчемная подделка. Точно такая же, как и вся жизнь.
Его спасением от задумчивости вновь стала темноволосая женщина, от которой так сладко пахло спелыми яблоками. Её речь, размеренная и спокойная, не поддавалась ни толики сомнения. Ольгерд мягким кивком головы согласился с принятой позицией, а после, видя протянутую к нему руку, поднялся на ноги.
[indent=1,0]- Ольгерд, - лениво бросил атаман и протянул руку к рукопожатию.
Это были удивительно нежные руки.
Слишком уж нежные для лекарки.
Он нахмурился. Но отмахнулся от сомнительных мыслей, вновь заслышав хохот и грохот из комнаты неподалеку. Кабаны, судя по спору, пытались выяснить, когда именно господин Ротте, любезно принявший в своих стенах дорогих гостей, начнет вновь ломиться в дверь погреба. И словно по удивительному стечению обстоятельств, Ренна, или Ренмира, озвучила свою просьбу о помощи.
Опуская руку и оглядываясь, атаман понимающе кивнул.
[indent=1,0]- Негоже дворянам оставлять хрупких девушек в беде, - в голосе его более не чувствовалась ни усталость, ни та гора вины, что пестрила своей назойливостью.
Перед Ренмирой стоял совершенно другой человек. Он держал осанку, властно оглядывал помещение. А спустя мгновение окликнул Кабанов. Грохнула дверь, некоторые из мужиков показали головы.
[indent=1,0]- Собирайтесь, Ротте проявил достаточно гостеприимства. За весь причинённый ущерб оставьте ему компенсацию, - небрежный взмах руки выглядел со стороны, словно большое одолжение. – Такую, чтобы у него не возникло желания прислать ко мне назойливого гонца, который осмелится заявить о том, что остались какие-либо претензии. Ключ от погреба отдайте конюху. Как только последний Кабан покинет поместье, тогда пускай ему и откроют двери.
Атаман сделал несколько шагов в сторону. Небрежное движение и в его руке мелькнула карабела, спрятанная в неприглядные ножны.
[indent=1,0]- Кабаны, Ренмира, не задерживаются на месте. Если вас не смутит кутеж, похабные шутки, а также назойливые речи дворянских детей, значит можете отправляться с нами. Вас не передадут ни в чьи руки. Однако, пусть наш с вами диалог останется за стенами дома гостеприимного Ротте.
В глазах атамана сверкнула не просьба. А требование.
[indent=1,0]- Готовьтесь к дороге. И если у вас нет лошади, позаимствуйте одну из здешних хозяйских драгоценностей. Не думаю, что он будет в обиде.
За сверкнувшей на губах улыбкой, Ольгерд не скрывал никаких злых намерений. Ренмира с его позволения могла пользоваться всеми прелестями верных подданых. Он готов был сдержать слово.