[indent=1,0]Письмо от дорогого друга было для чаровницы не более чем потеха, открывшая в сердце заштопанную под гнетом других проблем рану. Вот уже несколько лет Йеннифэр из Венгерберга боролась со своим недугом, тщетно пытаясь вернуть себе зрение, оставленное на поле боя, где по всем её моральным устоям была вовсе не её война. Но она пошла туда: за чародеями, чьи жизни её никогда особо не волновали, за целью, утраченной и запутавшей её собственные пути, за сердцем, которое нужно было встряхнуть и вернуть к исходным настройкам, которые она некогда сама же внесла, как в сверток, приложенный к очередному зелью, что выставлено на продажу и содержит информацию об использовании.
— Сукин ты сын! — зарычала она, откидывая в сторону письмо. Колдунья не думала над ответом, не сжигала письма и не искала слов, как назвать столь дорогого её сердцу друга. Йеннифэр знала, как укусить побольнее, как оставить на шее мужчины отпечатки зубов, глубокие порезы ногтей, что разрисуют его тело дополнительными шрамами совершенно иного чудовища.
[indent=1,0]Как бы она не злилась, как бы гордыня, яростно буйствующая в урагане вспыльчивости, не пронизывала её душу, отказать в помощи ведьмаку колдунья не могла. Как и не могла отнестись пренебрежительно к тому, что Геральт из Ривии все-таки взял эту ношу на себя. И пусть то будет не её правда, не её заверения. Ответственность была слишком высока, а бремя в виде предназначения - игра со смертью. То было ясно из его письма. Потому, незамедлительно потушив все огоньки дрожащих на фитильке свечей, чаровница отправилась в путь. Долгий, полный рассуждений и таинственности. Возможно, Йеннифэр и не любила перемещаться столь "человеческим" образом, а сидение в седле утомляло не хуже пения Лютика, что любил побренчать на нервах колдуньи всякий раз, когда доводилось им встретиться. Она играла роль странствующей девы всякий раз, когда требовалась всеми известная "капля жертвенности". Во имя цели, что была превыше собственных желаний и удобств.
Не время умирать.
[indent=1,0]В Элландер она прибыла ближе к полудню, когда за плечами осталось две четверти лун, несколько дней припаскуднейшей погоды и череда рассветов и закатов. Каждому она была по своему рада. Каждому она была благодарна за его существование и краску, что довелось видеть снова. Раньше она бы и не подумала о том, какими воодушевляющими бывают пейзажи, нарисованные матерью природой, и какую ценность имеет этот день, эта ночь и даже утро, которое некогда начиналось для Йенны не ранее обеда.
[indent=1,0]А когда перед ней открылись двери храма Мелитэле, вся её усталость сошла с лица и утонула в срывающемся с обрыва водопаде, отдающим звоном в ушах и запахом ладана. Впрочем, размещаться долго не пришлось, да и откладывать важные дела на потом колдунья не любила. Потому встретились с настоятельницей храма они в трапезной. И когда, наконец, их взгляды пересеклись, говорить о чем-либо и не нужно было.
— Я уже отправила за ней одну из послушниц.
[indent=1,0]Йенна качнула головой и после недолгого молчания заговорила:
— Ты была не удивлена, — парировала равнодушно, а её ровный тон был больше похож на гладкий лёд, по которому не то чтобы было опасно ходить, но и на коньках не удержаться. Холод окутывал стены помещения, что и без того казалось лишенным какого-либо тепла. Разве что янтарь, отражающийся на поверхности огоньками, развеивал данное ощущение и согревал изнутри.
— В этом не было нужды, — отозвалась женщина. Итак, было понятно, что Белоголовый успел оповестить её о скором приезде Воронной.
— Он сказал.
[indent=1,0]Венгербергская чародейка умело спрятала чуть дрожащий и в то же время полный обиды голос. Не тот, что как у обычной бабы, на грани слёз, а тот, что заставляет рушиться города, призывает воды, пенится и разбивается о скалы.
— Послушай, Йеннифэр...
[indent=1,0]Нэннеке не успела договорить, а её по обычаю при любом разговоре с чародейкой лицо, вдруг озаряет понимающая улыбка. Теплая, будто бы мать была рада скорому возвращению дитя. В её лице, глазах, каждой трещинки губ и даже морщинке читалась та самая любовь, которой был освещен мир. Связывающий неразрывными узами мать и дитя. Йеннифэр из Венгерберга была не понятна эта любовь, она никогда её не чувствовала и не испытывала, потому что была выброшена словно котенок, что родился не по своей прихоти гадким утенком.
[indent=1,0]В глазах колдуньи полыхнули фиалковые огоньки, а когда бледный мотылек чуть двинулся вперед, и их взгляды встретились, она вдруг выдохнула.
— А вот и капля жертвенности.
Отредактировано Йеннифэр из Венгерберга (2023-11-11 14:52:37)
